В 1961 году я учился в 69-й московской школе, которая находилась в Рещиковом переулке недалеко от Арбата. Зуд чиновников по переименованию переулок не миновал, и он в очередной раз сменил своё название на Каменную Слободу. Она начинается от Садового кольца, пересекает Трубниковский переулок и упирается в здание с зелёным куполом, в котором с 1933 года находится резиденция американского посла.
В этой школе в разное время училось много людей, ставших потом довольно известными, – поэт и бард Булат Окуджава, певец, поэт и музыкант Олег Ануфриев, артисты Валентин Никулин и Валентин Смирнитский, будущие крупные инженеры, военные, учёные. И мой друг, доктор геолого-минералогических наук, поэт и художник Ю.Д. Зыков.
Украшением и гордостью школы были, конечно, её учителя.
Нельзя не вспомнить учителя математики, замечательного человека и педагога, Александра Абрамовича Шершевского. За свою колоритную внешность среди учеников он имел прозвище «Нос». Был у нас ещё один Александр Абрамович – учитель немецкого языка. Он воевал, служил в звании лейтенанта переводчиком, имел ранения и контузии – был очень нервным. Но с нами был добр. Сравнительно молодой, стройный и красивый, с вьющимися с сединой волосами, он очень нравился девчонкам.
В параллельном классе учились Валя Смирнитский (он стал народным артистом и прославился ролью Портоса в «Трёх мушкетёрах» и другими интересными работами); сын маршала Говорова Сергей. Он носил такой же, как у отца пробор, был замкнутым и очень серьёзным юношей; Вика, дочь артистки Зои Фёдоровой, информантки НКВД, торговки антиквариатом и бриллиантами, которую убили в её квартире на Кутузовском проспекте. Мир тесен: потом в этой квартире жила многодетная семья Шмидтов. С одним из детей, Димой, мой сын учился в одном классе; Коля Халип, его отец был знаменитым военным фото корреспондентом, и много других арбатских ребят. С некоторыми я дружил, но, к сожалению, жизнь распорядилась так, что больше ни с кем из них увидеться не случилось.
День 12 апреля был тёплым и солнечным. Наступила весна, но в тени было прохладно, люди ходили в пальто, плащах и куртках.
Настроение было хорошее, по погоде. Учителя мы слушали вполуха и с тоской смотрели на набухающие за окном почки деревьев, щебетавших пичужек и яркое солнышко.
В конце второго урока в школьном коридоре вдруг раздались позывные Всесоюзного радио – мелодия песни «Широка страна моя родная…» и следом торжественный голос диктора. Учитель физики организовал кружок радиолюбителей, и вся школа была радиофицирована. Во время перемен, между уроками, по школьной трансляции передавали новости, радиогазету, объявления и музыку. И вдруг голос Юрия Борисовича Левитана. В войну он зачитывал сводки Информбюро о положении на фронтах, а в мирное время только самые важные сообщения.
Все высыпали из классов в коридор.
– Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза и Центральное телевидение. В Советском Союзе осуществлён первый в мире полёт космического корабля с человеком на борту. Командир корабля – гражданин СССР майор Юрий Алексеевич Гагарин.
Радостные крики, ликование. Занятия отменили, и все гурьбой повалили на улицу. Город, вернее, люди на улицах за считанные часы неузнаваемо преобразились. Всех объединяли радость и чувство причастности к великому Событию. Наверняка многие не могли себе представить и осознать случившегося, но, возможно, интуитивно всем было понятно, что случилось особое: народ – все вместе люди страны – сотворил нечто грандиозное, эпохальное.
Над Смоленской площадью завис вертолёт и разбрасывал маленькие красные прямоугольные листовки с изображением первого космонавта в лётном шлеме. Одна такая сохранилась у меня до сих пор.
Вечером – не виданные ранее экстренные выпуски газет, которые сметались в мгновенье ока.
На 14 апреля 1961 года была назначена торжественная встреча Ю.А. Гагарина на Красной площади.
Ранним утром дома раздался телефонный звонок. Папа взял трубку и тут же передал её мне. С Пушкинской площади звонил мой товарищ Саша Киселёв. Он жутко ругался, что я в такой день сижу дома, и звал присоединиться к своему предстоящему «прорыву» на Красную площадь, чтобы увидеть Гагарина.
Отец сказал, что у него есть пропуска, и сейчас мы поедем с ним в центр. Я сказал Саше об этом, и мы распрощались, с надеждой встретиться в городе. Отец, безусловно, был мудрым человеком: он делал так, что бы мы, его дети, увидели и на всю жизнь запомнили то, что навсегда, на все времена останется в истории нашей страны и никогда не сможет повториться. Его волей мы стали участниками многих, без преувеличения, эпохальных событий.
В 1945 году отец взял с собой сестру на Парад Победы, который состоялся в Москве 24 июня. Они всегда живо вспоминали, как стояли напротив Мавзолея, как солдаты бросали к его подножью фашистские штандарты и как промокли до нитки под дождём, который шёл в тот день.
Позже отец брал нас на первомайские и ноябрьские военные парады и демонстрации, которые продолжались до 5-6 часов вечера. Раньше парады принимали на лошадях, и я прекрасно помню эти впечатляющие зрелища и стоявшего на Мавзолее Сталина.
В 1953 году, когда И.В. Сталин умер, отец повёз нас в Дом союзов, где было прощание с вождём. Мне было тогда 9 лет, но помню всё так, как будто это было вчера. Если Вы, читатель, вспомните какое-нибудь событие, когда были в таком же возрасте, то легко поймёте меня.
На служебном автобусе 8 марта мы подъехали к шестому подъезду Дома союзов со стороны Пушкинской улицы. В зале приглушённо звучали траурные мелодии, было сумрачно. Воздух в зале от хвои венков был терпким и горьким, как народное горе. С правой стороны от возвышения, на котором был установлен гроб, стояло несколько рядов скреплённых между собой кресел с откидывающимися сидениями, которые, как рассказывал мне потом отец, принесли из кинотеатра «Стереокино» (3D – по-сегодняшнему).
Перед рядами кресел стояли обычные стулья, на которых сидели дети Сталина, их родственники и знакомые. За ними, в рядах, было много людей, но все сидели очень тихо, разговоров не было. Лишь иногда слышалось журчание жидкости, наливаемой в поминальные рюмки. Сиденья у кресел были откидные, и я, пробравшись между рядами, сел почти рядом с военным в иностранной форме с золотыми листьями на откидном воротнике.
Отец оставил нас с сестрой. Сталин лежал совсем близко, освещённый ярким бело-голубым светом прожекторов, и поэтому казался излучающим необыкновенное серебряное сияние.
Когда настало время уходить, я неловко соскочил с сиденья и оно с громким стуком встало в вертикальное положение. Я с опозданием придержал его и, извиняясь, посмотрел на военного. В этот момент он повернулся ко мне, мы встретились глазами. Тогда я первый раз в жизни увидел, как плачет взрослый мужчина. По щекам седого военного текли самые настоящие, большие блестящие слёзы. Поражённый, я застыл и стоял, пока меня дважды не окликнули.
Военный слегка кивнул мне головой, и я, наверное, только после его молчаливой команды закрыл рот и направился к выходу. Его слёзы произвели на меня ошеломляющее впечатление. Такое же неизгладимое, как спящий в гробу Сталин.
Полное ужасной скорби лицо плачущего военного я запомнил на всю жизнь. Его имя мне сказал отец. Моим соседом по траурной скамье был Маршал Советского Союза, а в то время ещё Маршал и министр обороны Польши Константин Константинович Рокоссовский.
Совершенно случайно о той поре сохранилось письмо, которое я под впечатлением увиденного, с ошибками написал своим бабушке и дедушке в далёкий город Молотов, теперь он называется Пермь, как я был в Доме союзов.
В 1961 году отец сделал так, чтобы я участвовал во встрече Гагарина на Красной площади. Этому весьма способствовало то, что отец назвал меня Иваном. Не только фамилии, но имена и отчества у нас с ним одинаковые. На встречу Гагарина он взял на себя два пропуска. Один – в Моссовете [Московский городской Совет депутатов трудящихся], в системе которого работал, а другой – в Бауманском районном комитете партии, где состоял на партийном учёте.
Так образовались два пропуска и оба на одно и то же имя. Один – на левую трибуну Мавзолея, куда пошёл я, и второй, по которому пошёл отец, на правую.
В 10 часов утра мы были на Красной площади.
Ко времени начала торжеств, как рассказывал потом мой товарищ Саша Киселёв, он, вместе с такими же неорганизованными участниками праздника, по улице Горького добрался до Александровского сада. Колонны остановились. Красная площадь была заполнена народом. Все ждали Гагарина. Прошло уже достаточно много времени, а на Мавзолее никто не появлялся.
С 1956 года, после двадцатого съезда партии, по окончании которого Хрущёв обрушился на И.В. Сталина с «критикой», сметавшей на своём пути веру и любовь советских людей к нему, прошло пять лет. Сталин последнюю весну находился в Мавзолее – осенью его вынесли и втайне от народа захоронили. Но, вероятно, многие находившиеся на Красной площади 14 апреля люди (и я в их числе) не задумывались или не знали, что первым полётом в космос страна была обязана именно ему, при ком строили и успешно запускали первые ракеты, предшественницы космических кораблей. Находясь в Мавзолее последнюю весну 14 апреля 1961 года, именно И.В. Сталин, а не Хрущёв, как теперь говорят, виртуально принимал рапорт первого космонавта Ю.А. Гагарина.
Вдруг над Красной площадью появились самолёты. Пассажирский ИЛ-18 летел в сопровождении истребителей. Как потом выяснилось, Хрущёв не успел добраться до «Внукова» к моменту прибытия гагаринского самолёта. Было решено поднять в воздух несколько звеньев истребителей и в таком эскорте сделать над Москвой несколько кругов (потом журналисты назвали их кругами почёта), чтобы дать Хрущёву возможность к приземлению самолёта доехать до аэропорта.
Наконец площадь огласилась радостными приветственными криками. С нашей стороны, на левом крыле Мавзолея показались с блестящей, как биллиардный шар, лысиной Хрущёв и улыбающийся Гагарин в парадной шинели с белым шарфом.
Он приветливо помахал публике рукой и приложил её к козырьку фуражки. После этого с трибуны Мавзолея понеслись речи, которые сопровождались бурными возгласами ликующих людей.
Потом случилась непредвиденная задержка – заполонивший площадь народ никак не мог налюбоваться Гагариным, не хотел уходить и уступать место другим, а продолжал стоять перед Мавзолеем и не давал возможности попасть на площадь многим тысячам демонстрантов, стоявших на Манежной площади и на улице Горького. Образовалась пробка.
В то же самое время Саша вне организованных колонн уже пробрался к воротам Александровского сада. До Красной площади, казалось бы, рукой подать. Но оцепление было серьёзным, конная милиция преграждала путь немногим смельчакам. Когда милиционеры прижали их небольшую кучку к четырёх метровым воротам сада, Саша взобрался на самый их верх, к золочёным пикам. Вид у него был вполне приличный, в твидовом пиджаке. Но в тот момент Саша был острижен наголо и поэтому очень походил на человека, недавно освободившегося из мест заключения. Буквально за несколько дней до 12 апреля Наташка Бутова – любимая девушка Саши, приняла решение выйти замуж за грузина и уехать в Тбилиси. Саша очень переживал такой жизненный поворот и в знак протеста побрил голову. Но чекист, отвечавший за порядок на подходе к Красной площади, естественно, этого не знал и, указав пальцем на Сашу, приняв его за бывшего заключённого, приказал своим подчинённым:
– А этого ко мне в автобус.
Перспектива образовывалась весьма неприятная – угодить в каталажку в такой знаменательный день! И Саша принял единственный возможный способ продолжить путь к Гагарину без чекистских объятий – с 4-х метровой высоты решётки Александровского сада в прыжке он не совсем гуманно ногой ударил по крупу ближайшую к нему лошадь. Лошади это не понравилось, и в следующее мгновенье она, громко, воинственно заржав, встала на дыбы, и пешее оцепление вместе с грозным чекистом, чтобы не попасть под её копыта, в страхе шарахнулось в разные стороны. В это же мгновение Саша, оказавшись на брусчатке, в создавшейся суматохе нырнул в проходившую мимо колонну, затерялся в толпе и был таков.
После удачного избавления от неприятностей Саша стал пробираться уже внутри застопорившейся колонны к Красной площади. А положение на ней становилось критическим. Одна огромная толпа стояла перед Мавзолеем, а другая, вернее, другие толпы, устав ждать, почти потеряв надежду увидеть первого космонавта, подпирали снизу, с Исторического проезда. Затем произошло то, что должно было произойти: толпа выплеснулась на правые трибуны Мавзолея. И Саша без всяких пропусков оказался на трибуне рядом с моим отцом. Позже порядок восстановили, толпу перед Мавзолеем сдвинули с места, и колонны двинулись обычным порядком к Васильевскому спуску.
Вечером 14 апреля Москва, как и вся страна, гуляла и ликовала. Многие вспоминали, что с такой же радостью народ праздновал День Победы над фашистской Германией в 1945 году.
* * *
В 1968 году, когда я пришёл служить в отдельный сапёрный батальон Таманской дивизии, офицеры и бойцы мне рассказывали, что одну роту весной направляли на место гибели Ю.А. Гагарина под Киржачём. Часть берёзовой рощи, в которую вонзилась спарка Гагарина и Серёгина, по словам очевидцев, была срезана, словно ножом. О гибели первого космонавта планеты поэт Феликс Чуев написал: «Ты вышел из берёз России, и под берёзу русскую ушёл».
Сапёрная рота, работавшая на месте катастрофы, собирала останки Гагарина и Серёгина. Из кусков плексигласа от разбившейся кабины пилотов, солдаты вытачивали нехитрые сувениры. На память.
* * *
Осенью 1982 года отец заболел, и я по его пропуску 7 ноября вместе с сыном пошёл на Красную площадь на парад и демонстрацию. Наше место было на трибуне около ГУМа напротив Мавзолея. Маршал Устинов, объезжая на открытом автомобиле войска, держа руку в белой перчатке у козырька фуражки, проехал совсем близко от трибуны, на которой мы стояли.
Было пасмурно, холодно и зябко. Летали редкие «белые мухи», начинался снег. Брежнев стоял на Мавзолее в шапке-ушанке и выглядел достаточно бодрым и, несмотря на возраст, весьма активным. Он энергично приветствовал правой рукой войска и, позже, демонстрантов. Случилось так, что тот день стал историческим – Л.И. Брежнев тогда последний раз стоял на Мавзолее. Утром 10 ноября 1982 года его нашли в постели без признаков жизни. И страна окончательно покатилась в пропасть. Первый и самый главный удар по СССР нанёс Хрущёв на ХХ съезде КПСС, возведя монбланы лжи на И.В. Сталина.
* * *
Во Вьетнаме мне довелось не только близко общаться с двумя дважды Героями Советского Союза В.А. Шаталовым и В.В. Горбатко, но и совершить с ними полуторачасовой «полёт» по Ханою. Вот как это было.
В семидесятых годах, когда первая эйфория от полётов в космос прошла, и это дело стало для обывателя более или менее привычным, на постоянно летавшие по орбите Земли космические станции по линии Академии наук СССР стали формировать и посылать совместные экипажи с представителями социалистических и других стран.
Обычно экипажи стартовали на корабле экспедиции посещения с опытным, уже летавшим советским космонавтом. Ему, как правило, после полёта вручалась вторая звезда Героя Советского Союза и высшая награда страны, которую представлял его иностранный коллега.
И вот настала очередь Вьетнама. В 1980 году состоялся совместный космический полёт. В него отправились Виктор Васильевич Горбатко и боевой лётчик, Герой Вьетнама Фам Туан, сбивший в годы войны с США несколько американских самолётов, «летающих крепостей» В-52. Для подготовки полёта и послеполётных мероприятий во Вьетнам несколько раз приезжал мой замечательный товарищ Владимир Александрович Денисенко, который в ту пору трудился в «Интеркосмосе» и обеспечивал связь с общественностью по линии этой организации. Кстати сказать, ранее Володя со своими коллегами проделал сложную и ответственную работу и у нас, и в США по обеспечению в 1975 году успешного запуска и осуществления космического проекта «Аполлон».
После полёта В. Горбатко и Фам Туана и традиционных мероприятий в Москве (чествование в Кремле и награждение участников полёта звёздами Героев Советского Союза) космонавты прибыли в Ханой. Делегацию возглавлял начальник Центра подготовки космонавтов имени Ю.А. Гагарина генерал-лейтенант Владимир Александрович Шаталов, космонавт № 13.
Для такой небольшой страны, как Вьетнам, полёт в космос сам по себе был огромным событием. Шутка ли сказать – первый космонавт не только Вьетнама, но и всей Юго-Восточной Азии!
Гулянья и радость были действительно всенародными. Столицу украшали флаги, повсюду виднелись портреты космонавтов.
В Ханое приёмы были на самом высоком уровне. Шаталов и Горбатко были награждены Золотыми Звёздами Героев Труда Вьетнама.
Вьетнамцы наградили советских космонавтов не только государственными наградами, но и вручили им большое количество подарков. Это были картины, вазы, многочисленные сувениры и вещи более серьёзные. Послу СССР в СРВ Чаплину, Шаталову и Горбатко подарили боевые американские винтовки М-16 в специальном подарочном исполнении.
После войны с США (как известно, Вьетнам в 1975 году одержал в ней победу) в качестве трофеев, особенно на юге, осталось огромное количество военной техники и вооружений. Когда я был в 1977 году в Сайгоне, названном после победы в честь первого президента страны Хошимином, то в развалках на тротуарах можно было купить не только разнообразную американскую амуницию, но и различные ножи, пистолеты, автоматы, винтовки, пулемёты. Всё, что душе угодно, даже пушечку на любой вкус.
В 1980 году наша делегация остановилась в Ханое в одной из посольских резиденций. Само здание было двухэтажным, французской постройки. Как известно, огромная часть Индокитая
(Вьетнам, Лаос и Кампучия) долгое время была колонией Франции, и это не могло не сказаться на архитектурном облике Ханоя.
Я иногда выкраивал время, приезжал в гости к Володе Денисенко и участвовал в вечерних посиделках в резиденции с Шаталовым и Горбатко, когда подводились итоги дня и обсуждались дальнейшие планы. Как-то в разговоре Шаталов посетовал, что был в столицах многих стран, но ему никогда не удавалось по-ближе познакомиться с городами, которые лучше всего изучать пешком. Видя мои дружеские отношения с Денисенко, которого и он, и я знали не первый год, Шаталов попросил меня организовать поездку по Ханою вне официальных мероприятий, потому что из окна правительственного лимузина невозможно как следует ощутить, увидеть и понять город.
Мы посоветовались, наметили время, и в один из дней, ближе к вечеру, на своём «Жигулёнке» я заехал на территорию резиденции и поставил машину «на ход» недалеко от подъезда. Этому меня научил Саша Киселёв: «Машина должна быть припаркована так, чтобы в случае экстренной необходимости можно было стартовать немедленно, не теряя ни секунды. Может быть, что это не понадобится никогда. А может, всего один раз, который спасёт жизнь».
Безопасность членов советской делегации обеспечивала вьетнамская охрана. Несколько солдат с автоматами постоянно находилось неподалёку от ворот резиденции. В распоряжении команды имелся тяжёлый мотоцикл с коляской. Проводя такую операцию – забирая Шаталова и Горбатко, двух живых памятников [В соответствии с Законом, утверждённым Верховным Советом СССР, человеку, дважды удостоенному звания Герой Советского Союза, на его родине полагалось сооружать бронзовый бюст], без сопровождения вьетнамской охраны и не поставив об этом в известность наше посольство, всю ответственность за их безопасность я брал на себя и при любом, даже самом незначительном инциденте, последствия для меня были бы предсказуемо тяжёлыми.
Сейчас вспомнил, что тогда, после китайско-вьетнамской войны 1979 года обстановка в стране была весьма непростой, и сегодня оставшиеся волосы встали дыбом. А тогда, 33 годика! В возрасте Иисуса Христа, я настолько был уверен в своих силах и знании ситуации, что сомнений в успехе «прогулки» не возникало. Узнай об этой поездке кто-нибудь из посольства, головы бы мне не сносить. Мой расчёт был на то, что «посольская голубая кровь» по маршруту, который я продумал, ходила редко.
Я оставил все кнопки в дверях машины открытыми и, стоя у окна, проинструктировал «экскурсантов», в каком порядке будем садиться в автомобиль, чтобы быстро уехать без вьетнамского сопровождения:
– У каждого – своя дверь. Вы, Владимир Александрович, садитесь рядом со мной. А вы, Виктор Васильевич, на заднее сидение за Шаталовым, ты, Володя, за мной.
Я вышел первым, завёл машину и как только мой экипаж (про себя отметил, что очень чётко) занял свои места, помчался в город. В зеркало заднего вида заметил, как вьетнамцы заводят свой военный мотоцикл, но ждать их не стал. Выехал к озеру Возвращённого Меча, обогнул его и по трамвайному пути попал к началу Шёлковой улицы. Скажу несколько слов о ханойском трамвае и вообще о городском транспорте. Тогда, после десятилетий войны и разрухи, он был представлен трамваями и реже автобусами. Но основная, большая часть горожан передвигались на велосипедах.
В выходные дни всей семьёй мы любили совершать прогулки по Ханою на велосипедах. Сын, которому шёл тогда третий годик, боком усаживался в прикреплённое к багажнику плетёное креслице и так же, как его вьетнамские сверстники, с любопытством наблюдал за происходившем вокруг. Жена Оля уверенно ехала сзади и присматривала за дитятей.
В рабочие дни по утрам и вечерам по центральным улицам в обе стороны навстречу друг другу с одинаковой скоростью в четыре-пять рядов размеренно текли два плотных потока велосипедистов. Между ними строго друг за другом (про обгон и думать невозможно!), отчаянно сигналя, мчались машины. Водителям приходилось вытворять чудеса фигурного вождения, чтобы под колесами не раздавался хруст велосипедов.
О велосипеде и о его значении в жизни тогдашнего жителя Северного Вьетнама можно написать солидный научный трактат.
По трамвайным путям мы стали выезжать на Шёлковую улицу. На повороте впереди идущий трамвай, видимо, превысил скорость, сошёл с разбитых рельсов и остановился. Пассажиры очень организованно покинули трамвай и под вьетнамское «Раз-два, взяли!» дружно поставили вагон на ход. Тронулись!
Улицей Шёлковую можно назвать с большой натяжкой. Это базар длиной больше полукилометра и шириной 8-10 метров. Посередине этого пространства проложены рельсы-однопутки, по которым скрежетал трамвай. По обеим сторонам улочки тянулись жёлто-коричневые и грязно-голубые двухэтажные домики-магазинчики и лавки.
Я притулил в сторонке машину, высадил пассажиров, и мы медленно пошли вдоль лавочек, изредка заходя вовнутрь, если что-либо привлекало взор. Не успели мы пройти метров сорок, как толпа стала опасно увеличиваться – Горбатко стали узнавать. Тем более, что повсюду виднелись плакаты с фотографиями его и Фам Туана. Не обратить внимания на Горбатко было нельзя – он был одет очень броско – ярко-красные спортивные брюки и розовая, в тон им рубашка. На фоне бедно и однообразно одетых вьетнамцев он очень выделялся.
Я бегом вернулся к машине, подъехал к толпе, вызволил «пленников» и продвинулся дальше по улице. Несколько минут пешего хода, заходы в магазинчики, толпа, машина… и всё сначала. Таким способом мы медленно продвигались к одной из городских достопримечательностей, которую показывали всем гостям, рынку Донг Суан.
Это сооружение французы построили специально для базара. Оно имело форму полусферы с высоким, более десяти метров куполом. Помимо основного назначения, торгового, рынок выполнял массу других функций. Здесь готовили еду, мылись, стриглись, нянчили детей, жили, стирали, жарили шашлыки из пойманных тут же ободранных от шкурок крыс, пекли хлеб, разделывали туши свиней и буйволов, разбирали и сортировали овощи, которые без промедления поступали на многочисленные прилавки.
Канализация была естественная – через весь рынок перпендикулярно к рядам столов-прилавков по специальным желобам самотёком двигались мутные потоки зловонной жидкости, отходы «жизнедеятельности» этой чудовищной клоаки. Запах на рынке я описать не берусь. В первые минуты он полностью занимал внимание новичка и буквально ошарашивал. Обонятельный шок сменялся шоком от увиденного, и первый на несколько секунд отступал, но по мере продвижения к чреву рынка запах постепенно усиливался и напоминал о себе новыми миазмами.
Всё это происходило в классических тропиках. При почти стопроцентной влажности температура чуть выше тридцати градусов воспринимается как все пятьдесят, а запах и воздух становятся осязаемыми. Такое впечатление, что не только держишь их в руках, но и глотаешь эту гадость. Постоянные жители Ханоя из числа советских граждан этот базар посещали редко, скорее, как в случае с космонавтами, в качестве экскурсоводов, а не покупателей.
Двадцати минут гостям вполне хватило, чтобы ощутить аромат и рыночную экзотику. После недолгой молчаливой паузы в машине, осмысления увиденного и продувания лёгких нерыночным воздухом – дальше в путь.
Французы пробыли в Индокитае достаточно длительное время, более пятидесяти лет, и, судя по всему, покидать его не собирались. Отсюда они вывозили в метрополию красное дерево и изделия из него, кофе, каучук, золото, серебро, олово, жемчуг, пряности, лекарственные растения… Говорят, что французы очень гуманны, толерантны, терпимы к другим людям. Но по со хранившимся музейным фотографиям и экспонатам в это верится с трудом. Чего стоит, например, сохранившаяся в ханойском музее самая настоящая гильотина во вполне рабочем состоянии.
По установленным вертикально деревянным направляющим с четырёхметровой высоты на привязанного к основанию сооружения вьетнамца летел острый треугольный косой (как сапожный, но только огромный) тяжёлый нож на верёвке. Конструкция гильотины предусматривала наличие жёлоба для скатывавшейся под собственным весом отрубленной головы и специальные углубления для стока крови. Рядом с гильотиной были расположены стенды с впечатляющими фотографиями казней несчастных. Про музейные плети и орудия пыток даже вспоминать не хочется.
Чтобы приглушить жару и создать впечатление прохлады, французы все служебные и жилые помещения оборудовали вентиляторами. Они прижились, и сегодня, куда ни зайдёшь, везде свистят метровые пропеллеры, штука очень коварная. Временный «комфорт» после выхода из-под вертушки моментально улетучивается, но позже вспоминается сначала кашлем, а потом бронхитом или даже воспалением лёгких. Болезни в тропиках переносятся очень тяжело, и из-за высокой влажности лёгочные осложнения в прошлом веке часто кончались печальным исходом. Старики-вьетнамцы, вспоминая годы колонизации, любили говорить, что от вентиляторов французов погибло больше, чем от их партизанских пуль.
В связи с тем, что французы обосновывались во Вьетнаме комфортно и надолго, гильотина гильотиной, но и про души свои они не забывали. В крупных городах и даже в небольших селениях до сих пор сохранилось много католических церквей. Часть из них разрушена войнами и временем, но некоторые сохранились и действуют, в основном, на юге страны. В Сайгоне мне случилось побывать на утренней мессе в городском соборе. Почему-то запомнился священник. Он был солидным, в зелёной сутане, с «ёжиком» седых волос и своим обстоятельным видом напоминал французского актёра Жана Габена.
В ХIХ веке в Ханое была построена уменьшенная копия Нотр Дам де Пари – знаменитого Собора Парижской Богоматери, памятника французской готики. По сравнению с парижским собратом, длина которого более ста метров, а высота – около семидесяти, ханойский собор скромен. Шаталов говорил, что ханойский собор очень похож на парижский, менее внушителен и так же красив. К «Нотр Дам де Ханой» я гостей и повёз. Здесь они немного отдышались и пришли в себя от посещения рынка. Обрадовались, что таких объектов на нашем пути больше не будет. Сфотографировались на память и тронулись дальше.
Выехали на берег реки Красной. Река из-за глин, которые она вымывает на своём пути, имеет красно-бурый цвет, а по своей полноводности и размерам в Юго-Восточной Азии стоит в одном ряду с Меконгом.
В 1903 году через Красную реку французы построили большой мост из металлоконструкций «Лонг Бьен» длиной более полутора километров для пропуска поездов, гужевого транспорта и пешеходов. Мост – это два однопутных проезда в противоположных направлениях, разделённых рельсами железной дороги, которая связывала Север страны с Югом. С появлением автомашин интенсивность движения увеличилась, как и время проезда по мосту – стоило какому-нибудь автомобилю заглохнуть или копыту угрюмого буйвола застрять между рельсами – движение останавливалось на часы. А если учесть, что эта дорога была единственной, которая связывала город с аэропортом, то ожидание на жаре для людей, прилетевших в Ханой впервые, становилось ярким и запоминающимся знакомством со столицей. Поговаривали, что этот мост в 1897 году построил Жан Эйфель. Не помню, как было на самом деле, но, вероятно, эта байка возникла из-за того, что собранный из металлоконструкций мост действительно похож на знаменитую башню, но устремлённую не ввысь, а рухнувшую поперёк реки.
Наше полуторачасовое путешествие подходило к концу, мы подъезжали к резиденции. У охранников со смекалкой было всё нормально: как только они увидели приближающуюся машину с невредимыми космонавтами, мотоцикл живенько пристроился к нам в хвост, и создалось полное впечатление, что мы ездили в город под вьетнамской охраной.
Весь маршрут я провёл достаточно споро. Если для меня такая езда среди хаотичного движения велосипедистов была делом обычным, то на пассажиров она, как и сама поездка, произвела сильное впечатление. Шаталов пожаловался на боли в правой ноге – ей он всё время давил в пол, как на педаль тормоза.
Володя Денисенко мне рассказывал, что при встречах в Москве с В.А. Шаталовым, генерал непременно вспоминал наш 90-минутный полёт по Ханою и передавал мне благодарности и приветы:
– Почти весь мир объездил. Во многих столицах побывал. Но больше всего запомнился Ханой.
На память о той поездке мне остался редкий знак «От советских покорителей космоса», подаренный замечательными людьми, и фотографии, одна из которых помещена на последней обложке этой книги.
* * *
Рассказывая о советских космонавтах, с которыми довелось общаться, нельзя не вспомнить встречу в Лаосе с Игорем Петровичем Волком, лётчиком-космонавтом СССР, Героем Советского Союза, заслуженным лётчиком-испытателем СССР. Он летал практически на всех отечественных самолетах истребительного, военно-транспортного и бомбардировочного назначения, разработанных и выпущенных во второй половине XX века. Участвовал в испытаниях воздушно-космического самолета, разрабатывавшегося по программе «Спираль». В рамках подготовки к полету на «Буране» с 17 по 29 июля 1984 года совершил космический полет в качестве космонавта-исследователя космического корабля «Союз Т-12» (совместно с Владимиром Джанибековым и Светланой Савицкой).
В 1991 году президент Федерации любительской авиации СССР Игорь Волк организовал и возглавил трансатлантический перелёт одномоторных самолётов ЯК-18Т по маршруту Москва – Канберра – Москва. В перелёте участвовали самолёт АН-2 и семь самолётов ЯК-8Т. Пилоты – лётчики-любители и профессионалы.
Они вылетели из Москвы 12 ноября 1991 года. Пролетев через территорию Советского Союза и Китая, 5 декабря 1991 года самолёты приземлились во Вьентьяне. День выдался пасмурный, поэтому тёплый, не жаркий. Как рассказал Волк, день у них получался весьма необычным – с приёмом пищи в разных странах. Завтракали в Ханое, где их принимали вьетнамские лётчики, в их числе уже знакомый читателю космонавт Фан Туан. Прилетели в Лаос к обеду.
Состав группы пилотов был очень разношёрстным. В его составе были и директор совхоза, и заведующий станцией «Юный техник», и представители только нарождающегося бизнес-сообщества, и, конечно, лётчики-профессионалы. Все «волчата», как они себя называли, были людьми общительными и доброжелательными. На хвостовой части каждого самолёта была нарисована симпатичная морда улыбающегося (или скалящегося?) волка.
Обедать экипажам пришлось в здании вьентьянского аэропорта. Город показать им не удалось – время торопило путешественников. Вся остановка продлилась немногим более часа. Начал накрапывать дождь.
– По машинам! – скомандовал Волк. – Летим ужинать в Бангкок!
За 82 дня перелёта по маршруту Москва – Канберра – Москва отважные пилоты, сделав 112 посадок в девяти странах, пролетели 46 тысяч 255 километров, расстояние, превышающее длину экватора. Уникальность экспедиции состояла в том, что она стартовала в ноябре в Советском Союзе, а финишировала в феврале нового года уже в России: 25 декабря 1991 года враги сорвали алый стяг с кремлёвского флагштока.
Сентябрь 2009 г.
В 2012 году, в преддверии Дня Победы, я шёл от площади Революции в Библиотеку имени Ленина через Манежную площадь. Вдруг вижу: у гостиницы «Москва» много народа, блеск погон и звёзд. Пригляделся: среди них Виктор Горбатко, мой давний пассажир рейса-полёта по Ханою. Он – в окружении детей, раздаёт автографы. Подошёл, поздоровались.
– А вы помните, Виктор Васильевич, как я вам с Шаталовым Ханой показывал?
– Да, конечно. Было дело! Иван?!
Школьники окружили Горбатко, и поговорить не удалось – время и место были для воспоминаний неподходящими.
Источник: Чигирин И.И. «Зарницы оскорбленной эпохи», Великие Луки, 2014, С.130-147
Слева направо: Горбатко В.В., Шаталов В.А., Чигирин И.И. Ханой, около Собора Святого Иосифа, 1980
На улицах Ханоя. Краснова О.М. с сыном.
Ханой, около Собора Святого Иосифа, Краснова О.М.
Ханой, около Собора Святого Иосифа
На улицах Ханоя. Краснова О.М. с сыном.
