Фотографии строительства цементного завода Бим Шон, Вьетнам.
Война с Америкой ещё не закончилась, шли ковровые бомбардировки, заливались дефолиантом рисовые поля, на десятки тысяч шёл счёт убитым вьетнамцам. До победы, в которой никто не сомневался (за спиной стоял Советский Союз), было ещё четыре года, но пора было думать о восстановлении народного хозяйства Вьетнама.
В 1971 году в Соглашение о техническом сотрудничестве между СССР и Демократической Республикой Вьетнам (тогда страна называлась так) включили строительство цементного завода, потому что без цемента речи ни о каком строительстве быть не может.
Летело время, шла война. Ни шатко, ни валко ленинградский институт «Гипроцемент» проектировал завод. В 1973 году в очередное соглашение снова включили цементный завод, но уже установили проектную мощность 1 миллион 200 тысяч тонн цемента в год, две печи по 600 тысяч, и определились с местом строительства. Объект получил название по имени ближайшего к будущему заводу небольшого городка, а фактически посёлка, Бим Шон[i], который расположен в 140 километрах к югу от Ханоя в провинции Тханьхоа.
Я приехал во Вьетнам 11 марта 1977 года. Почему-то даты выезда и возвращения домой из длительных заграничных командировок запоминаются навсегда, как дни рождения и смерти – вехи. Перед выездом во Вьетнам председатель объединения строго наказывал мне разобраться с положением дел на строительстве цементного завода и регулярно докладывать ему о ходе работ.
Война окончилась в 1975 году, надо было восстанавливать страну, а основную часть цемента для всех строек приходилось доставлять из Советского Союза. Поставки во вьетнамский порт Хайфон осуществлялись пароходами с цементных заводов Новороссийска через Чёрное и Средиземное моря, Суэцкий канал, Индийский океан и Южно-Китайское море. Путь был долгим – один месяц, далёким, больше 7 тысяч морских миль (около 14 тысяч километров) и очень дорогим – стоимость доставки цемента во Вьетнам в три раза превышала его себестоимость. Чтобы снять с СССР бремя хотя бы этих расходов, надо было форсировать строительство цементного завода Бим Шон. Огромная площадка размером два на один километр была ровная, как стол, на ней царила первозданная чистота. Только кое-где начинались земляные работы. Необычное для русского уха название Бим Шон переводится как «место, где кончаются горы». Но, стоя на краю площадки будущего завода, складывалось впечатление, что горы за ней только начинаются.
Для производства цемента нужны два основных компонента – известняк и глина. Площадка была выбрана идеально. Под ногами и сколько взгляд может охватить окрест – плотные красные глины. Прямо за площадкой синел заросший горный массив, сплошь состоявший из известняка. Это – основная сырьевая база. По предварительным подсчётам её должно было хватить на сто лет, на весь век эксплуатации завода.
С краю площадки лежали цепи. Они должны были подвешиваться внутри наклонных длинных печей на самом заключительном этапе их монтажа. Судя по высоте сложенной из них горы, вес цепей был многотонный. Поставщики, хитрецы, чтобы выполнить план по валу, отгрузили цепи в первую очередь. Вьетнамцы, которым складирование и хранение цепей доставляли определённые хлопоты (до конца строительства во влажном климате, если их не смазывать, они за три года проржавеют), шутя, сетовали:
– Не успели мы от цепей колонизаторов освободиться, как вы нам новые прислали!
Под печи вырыли квадратные котлованы со стороной десять метров. По проекту на дно котлована должна быть уложена десятисантиметровая «подбетонка» – основа, на которую ставится опора печи, высотой пять метров. Таких опор под одну печь должно быть двенадцать. На эти опоры из сваренных между собой широких металлических колец (обечаек) должны будут смонтировать наклонную печь длиной более ста метров. Печь, вращаясь на специальных роликах, должна была спекать и перемалывать твёрдую фракцию теми самыми, раньше времени поставленными цепями.
Вьетнамцы бодро вырыли ровненькие квадраты котлованов и обнаружили, что из дна торчат, как их назвал руководитель группы советских специалистов, «пики». Он позвонил мне в Ханой: «Приезжайте! Мы их срубаем. Не знаем, что дальше делать». В котлованах из глины торчали массивные зубья известняка. Я попросил принести отчёт об инженерно-геологических изысканиях. Глаза на лоб полезли: в заключении чёрным по белому было написано: «50% территории проектируемого завода закарстовано». Попросту говоря, завод собрались строить на площадке, под которой половина известняков, подстилающих глины, полая.
Образование карста – это процесс взаимодействия горных пород с водой. В тропическом климате высокая температура и влажность служат катализатором, ускорителем процессов растворения горных пород (в нашем случае трещиноватых известняков) с образованием пустот различной формы и величины. Проектный институт не принял во внимание заключение геологов и, не приходя в сознание, спроектировал завод без каких-либо рекомендаций по усилению фундаментов.
Объём работ и вес технологического оборудования по проекту были такими: – 220 тысяч тонн кубометров бетона; – 15 тысяч тонн металлоконструкций; – 17 тысяч тонн технологического оборудования.
Под таким весом, не говоря о грядущих нагрузках во время работы печей, мельниц и другого оборудования, от колоссального давления на карстовые пустоты завод рухнет. Это будет скандал не только на весь Вьетнам, но и на всю Юго-Восточную Азию, если не больше, – Советский Союз десять лет строил, строил и, наконец, построил цементный завод. А он бы взял и провалился! Позор на весь мир!
Прочитав заключение геологов и бродя в задумчивости по стройплощадке между котлованами с выпирающими известняковыми зубьями, я вполне сознавал, что без принятия кардинальных мер эти зубья сгрызут набирающий ход проект, на который возлагают большие надежды в Москве и в Ханое. После такого вывода мысль о продолжении строительства без укрепления фундаментов даже не возникала. Что делать? Посоветоваться не с кем, один. Сор из избы раньше времени выносить нельзя. «Перед тем как огорошить Москву, надо всё проверить и перепроверить своими силами. Необходимо попытаться на месте “снять проблему”. Или, по крайней мере, её чётко обозначить. Тем более что возможности у меня как у представителя объединения большие. К тому же я не клерк и не партийный функционер, а геолог, окончивший МГУ по специальности, которая в сложившейся ситуации как нельзя кстати. В моём подчинении есть геофизики, которые для оконтуривания площадей, поражённых карстом, поставят вертикальное электрическое зондирование (ВЭЗ); есть геологи-нефтяники, у которых я возьму цементные агрегаты, чтобы попытаться заполнить пустоты; у меня много чего ещё есть, надо только толково всё продумать и грамотно всем распорядиться. А пока – молчок!» Так я приходил в себя от новости и размышлял, сидя в посёлке, неподалёку от стройплощадки в прохладной квартире руководителя группы и утоляя жажду домашним кваском его жены Раисы, которая протягивала мне кружку за кружкой, каждый раз наклонясь через стол так, что по нёму растекались её красивые, обширные бело-розовые прелести. Решил для начала понять, что находится под этими «зубьями».
Обсудил с вьетнамским руководством стройки ход работ и заодно, не акцентируя проблему, договорился о бурении скважин в каждом котловане «конвертом», по углам. Не буду утомлять деталями – сделал всё так, как задумал, хоть это потребовало больших сил – согласований с вьетнамцами, постановки задач своим специалистам и решения массы организационных вопросов. И скважины пробурил, и цементные агрегаты пригнал, и ВЭЗы поставил. При бурении во всех скважинах «провал инструмента». Это значило, что, пройдя глину и известняк, бур, теряя опору, проваливался в пустоту. Под большим давлением закачали в скважины цементный раствор специальным агрегатом. Пробурили контрольную скважину. Бур мокрый, а цементом и не пахнет. Уплыл раствор.
После всего комплекса исследований вывод был такой: под площадкой, выбранной для строительства цементного завода, по диагонали течёт полноводная река, русло которой пролегает в карстовых полостях. Вот это сюжет!
Спустя десятилетия, в МГУ я встретился с профессором нашей кафедры Павлом Николаевичем Куприным. Первое, о чём он меня спросил, пригодились ли мне в жизни знания, полученные в университете? «Конечно, да!», – ответил я ему и рассказал историю спасения цементного завода.
А тогда у меня начиналось самое трудное – надо было срочно сообщить в Москву о случившемся на Бим Шоне. Написал шифровку. Чтобы не было дополнительной переписки, подробно доложил о том, что сделал. А телеграмму должен подписывать советник. Вызывает:
– Ты что, с ума сошёл! Сколько возились с этим Бим Шоном, наконец-то строительство началось, а ты что затеял? Не буду ничего подписывать! Мне доработать спокойно надо.
Немного расскажу о советнике по экономическим вопросам посольства СССР и о его аппарате. Советник – представитель Государственного комитета по внешним экономическим связям. В его аппарате работало несколько специалистов по гражданской и по военной части, а также представители всесоюзных объединений и министерств – генеральных поставщиков, которые были ответственны за введение в сроки, предусмотренные межправительственными соглашениями, объектов, сооружаемых при техническом содействии Советского Союза. На всех объектах Всесоюзного Объединения, интересы которого я представлял во Вьетнаме, мне необходимо было контролировать ход поставок из СССР оборудования и материалов, командирование в срок советских специалистов, обеспечение объектов местной рабочей силой, соблюдение графиков строительства, моральный климат в советских коллективах и много других текущих вопросов, которые предугадать было невозможно. К форс-мажорным обстоятельствам относилась, например, срочная эвакуация специалистов и членов их семей из-за войны с Китаем. Или случай с болезнью геолога, о котором шла речь в предыдущем рассказе.
Представители объединений и министерств с одной стороны подчинялись руководителям этих учреждений в Москве, а в стране пребывания – советнику. Шифрованная переписка с председателем Объединения мне не была положена, а советник подписывать телеграмму отказывался напрочь. И что, теперь завод на подземной речке ставить? Получим мы с Фёдором Ивановичем по медали (ему, может, и орден прикрутят) на грудь в честь нерушимой дружбы с вьетнамским народом, а завод после нашего отъезда рухнет. Так что ли? Ну, уж нет!
Фёдор Иванович в тридцатых годах работал помощником у наркома тяжёлой промышленности СССР Г.К. Орджоникидзе и считал себя непререкаемым авторитетом. Спорить с ним было бесполезно. Но поступал-то Фёдор Иванович, заведомо обрекая завод на гибель, как самый настоящий враг. Как сообщить в Москву о том, что грозит Бим Шону?
Придумал я направить депешу с нарочным. Подобрал надёжного паренька, проинструктировал его «до слёз» и отправил в отпуск. Жену в заложницах оставил, чтобы гонцу было веселее возвращаться. Расписал ему всё подробно и говорю:
– Передай записку председателю лично в руки, – и пошутил: – будут на границе обыскивать, съешь и не подавись.
Смех смехом, а дело-то не шуточное. Улетел гонец. Посчитал по часам, когда он долетит, когда вручит, когда ответ напишут. Жду. Обсчитался немного. Сработали быстрее, чем я прикидывал. Позвонил дежурный:
– Срочно в посольство!
Ну, думаю, началось. И вправду началось. Пришла шифртелеграмма, о которой мечтать не мог. Очень короткая, зато правительственная:
ВНЕ ОЧЕРЕДИ. ХАНОЙ. СОВПОСЛУ. ПРОШУ СРОЧНО ДОЛОЖИТЬ О СОСТОЯНИИ ДЕЛ НА СТРОИТЕЛЬСТВЕ ЦЕМЕНТНОГО ЗАВОДА БИМ ШОН. КОСЫГИН.
И рассылка (куда направлены копии): ЦК КПСС, МИД, далее по списку. Посол расписал косыгинскую депешу Фёдору Ивановичу: «В чём дело? Прошу срочно подготовить ответ. Чаплин». Советник устроил мне скандал с угрозами: «Ты в Москву “низом” написал? Нарушение режима!».
– Конечно, я писал, Фёдор Иванович, кто же ещё? Иначе как бы Алексей Николаевич Косыгин о Бим Шоне узнал? – Ёрничаю (а на самом деле, как бы он узнал, если бы я не написал?), а сам мысленно ликую – дело-то сделано! Провёл я тебя, Фёдор Иванович. Ради спасения престижа страны нашей провёл. Поворчал Фёдор Иванович и дал указание:
– Иди, готовь ответ.
– Так телеграмма уже неделю как готова, я её вам на подпись уже давал.
– Перепиши, сделай за подписью посла.
И начали мы с председателем Совета Министров переписываться. Через совпосла, конечно. Я счастлив, что мне довелось своими глазами увидеть и прочувствовать силу и мощь СССР. Наиболее ощутимо это было вдали от Родины. Когда советская государственная машина набирала ход – преград для неё не существовало.
Американцы были с позором выгнаны из Вьетнама силой советского оружия. Про окончание китайско-вьетнамской войны сразу после речи Брежнева я рассказывал. Бим Шон, конечно, был калибром помельче, чем длительные войны и коварные агрессии, но факт, что телеграмму о цементном заводе подписал председатель правительства СССР, говорил о многом.
Москва с готовностью выполняла все мои просьбы. В течение недели приехали изыскатели. Если учесть, что обычное оформление специалиста занимало минимум месяц, то творились чудеса. Следом за изыскателями прилетел легендарный инженер Виктор Михайлович Абрамов[ii]. Он привёз группу проектировщиков, чтобы они на месте выдавали конкретные решения по устройству оснований фундаментов.
После изучения геологической обстановки и ряда дополнительных исследований (мои приняли за основу) Абрамов принял весьма оригинальное решение. Он придумал снять верхний слой, который состоял из глин, полностью освободить известняки и на них сделать железобетонные перекрытия, которые станут основаниями фундаментов несущих конструкций. А подземную реку решили не трогать. Пусть продолжает свой вековой путь. Такое решение требовало выполнения огромного объёма земляных работ. И работа закипела. На раньше тихой и пустой площадке, по которой я недавно бродил в раздумьях, творилось нечто невообразимое. Площадка кишела народом – одновременно работало более семи тысяч вьетнамцев.
Сначала глину доставали различными землеройными машинами – экскаваторами, тракторами и скреперами. Потом начиналось самое трудное. Сплетёнными из бамбука вёдрами и тазиками, как по конвейеру, наверх из котлованов тысячи хрупких с виду вьетнамских девушек вручную выдавали на-гора тонны глины. Барышни-героини трудились на самом солнцепёке. Их головы укрывали снизу пол-лица косынки, а сверху конусообразные шляпы «нон». Простенькие кофточки были насквозь мокрыми от пота. По мере освобождения известняков от глины площадка приобретала сюрреалистический вид. Ниже уровня бывшего гладкого глиняного стола-стройплощадки, появлялись иссиня серые известковые исполины, похожие по цвету и форме на кремлёвские, с острыми верхушками, ели. Как их московские сёстры, они достигали десятиметровой высоты, но стояли не стройным рядом вдоль кирпичной стены, а простирались по всей площадке будущего цементного завода дремучим статным лесом вперемешку с подрастающим подлеском. На этом работа не заканчивалась. В руках девушек вместо бамбуковых ёмкостей появились железные скребки, которыми для лучшего контакта с бетонным раствором они счищали с известняка твёрдую заскорузлую корку – след длительного контакта с водой.
Эта титаническая работа заняла много недель и месяцев кропотливого, тяжелейшего труда, на который способны только упорно идущие к своей цели люди. На Бим Шоне удалось зримо убедиться в силе их воли. Стало понятным, как вьетнамцы прорывали многокилометровые тоннели и оказывались внутри позиций врага. По внешнему виду вьетнамцев трудно догадаться, на какие проявления стойкости и высоты духа они способны. Эти невысокие, худощавые люди любят улыбаться; они всегда готовы оказать помощь и с удивительным гостеприимством встречают друзей. Возможно, разгадка вьетнамского характера в многовековой, полной драматизма истории страны и в том, как нелегко им давалось достижение независимости. Это народ, волю которого не смогли сломить никакие испытания. За тысячелетия своей истории вьетнамцы накопили колоссальный опыт и воспитали в себе удивительную терпимость, что, вне всяких сомнений, объясняется буддийской верой, характер которой также наложил свой отпечаток на дух народа. Невероятная самоотдача во всем – ещё один секрет этой нации.
Не могу не рассказать одну быль. Во время войны на пути одного из регулярных маршрутов американских вертолётов вьетнамцы в джунглях соорудили из бамбука боевое орудие. Оно должно было выстрелить одним единственным, специально для него изготовленным тоже из бамбука снарядом. Какой надо обладать меткостью, смекалкой и терпением, чтобы из большой, но рогатки сбить американский вертолёт? А ведь сбили!
Пока девушки выполняли нудную, но нужную работу, проектировщики по каждому объекту, по каждой его части, рассчитывали оптимальные конструкции усиления фундаментов. И только тогда брались за дело строители. Они устанавливали железные балки и арматуру, бетонировали начинку этого пирога, которому предстояло нести на себе тяжелейшие нагрузки. На этом, теперь уже прочном фундаменте возводили мельницы, электрические подстанции, печи и другие сооружения.
Как говорил мой отец, худа без добра никогда не бывает. Привлечение внимания руководства СССР и Вьетнама к строительству цементного завода в связи с проблемой карста дало мощный импульс для разворота работ. Группа советских специалистов резко увеличилась. Кроме проектировщиков приехали строители, электрики, сварщики, специалисты по монтажу металлических конструкций и технологического оборудования. Вьетнамцы усилили руководство стройкой – её возглавил Нгуен Дык, выпускник Ханойского строительного института. Он прекрасно говорил по-русски – проходил практику в Москве и многие годы работал с советскими специалистами на строительстве мавзолея Хо Ши Мина в Ханое, на апатитовом руднике Лаокай, ТЭЦ Уонгби и на других объектах. У меня с ним сложились хорошие, деловые отношения. Надо заметить, что вьетнамцы долго и внимательно приглядывались к нам, советским людям, которые приезжали работать во Вьетнам. И со временем узнавали, кто и что из себя представляет. Думаю, что специальные службы им активно помогали в приобретении таких знаний. Я, похоже, такую проверку прошёл. К моим просьбам руководство стройки относилось почти как к приказам, хотя я и намёком не давал повода их так воспринимать. Строят-то они. Мы только помогаем.
Основное оборудование и материалы из Советского Союза широким потоком хлынули через морские порты Хайфон, Дананг и Сайгон. Грузы, как правило, были тяжеловесные и крупногабаритные. Местные дороги иногда не могли их пропустить, и из-за недостаточной грузоподъёмности имеющихся мостов приходилось наводить новые переправы или устраивать объезды. Стройка набрала ход. Чтобы не снижать темп, мне удалось настоять на ведении работ по недельно-суточным графикам. Теперь наш и вьетнамский руководители стройки составляли планы работ на грядущую неделю, а мы с заместителем министра строительства СРВ Донг Ши Нгуеном раз в неделю приезжали за 140 километров из Ханоя и утверждали графики, проверяя исполнение предыдущих. Это заметно дисциплинировало строителей, и дело шло значительно быстрее. Донг Ши Нгуену такой порядок очень нравился, и я, несмотря на занятость другими делами и объектами, обязательно приезжал на Бим Шон к уговоренному часу.
С Донг Ши Нгуеном у нас установились добрые товарищеские отношения, которые позволяли продуктивно и эффективно работать. Донг Ши Нгуен очень интересный и хороший человек. Вопросы с ним решать было одно удовольствие. Иногда я, пользуясь его прекрасным отношением ко мне, приезжая на Бим Шон, просил помочь по другим объектам, которые строились совместно с нами по его министерству. Он всегда шёл навстречу. Слушались его вьетнамцы беспрекословно.
Для того чтобы читатель понял, с кем мне довелось работать, пользуясь выдержками из журнала «Вьетнам», немного расскажу об этой легендарной личности.
«С 1967 по 1976 годы Донг Ши Нгуен был командующим войсками Чыонгшон. Так называется нагорье на границе Лаоса и Вьетнама. Именно здесь по горам проходила знаменитая «тропа Хо Ши Мина» – настоящая Дорога Жизни и Смерти. По приказу генерала была установлена тайная сплошная огненно-воздушная сеть вдоль маршрута в целях обороны и нанесения контрударов по противнику. Он сумел обезвредить «линию МакНамары» – сплошной военный барьер из электронных датчиков и минных полей, предупреждавших о приближении противника. Ухищрение генерал-лейтенанта Донг Ши Нгуена было простым. По его распоряжению вьетнамские войска снимали со сгоревших и сломанных автомашин двигатели, которые приводили в движение и оставляли работать у обнаруженных датчиков круглые сутки. Таким образом, система сигнализации американцев была обезврежена. «Тропа Хо Ши Мина» во время войны имела общую длину 20.330 км. В целях защиты этой тропы, вьетнамские войска отбили 111.135 воздушных атак американской армии и сбили 2.455 самолетов. Без «тропы Хо Ши Мина» не было бы «операции Хо Ши Мин» по освобождению Южного Вьетнама. К началу наступления армии освобождения «тропа» представляла собой сложную систему из пяти параллельных осевых дорог «Север — Юг» общей протяженностью 5530 километров, одна из которых была целиком скрыта от воздушного наблюдения. Компартия и руководство страны доверяли Донг Ши Нгуену важные должности: член Политбюро, заместитель председателя Совета Министров, заместитель главнокомандующего, начальник штаба Вьетнамской народной армии, заместитель министра обороны, министр строительства, одновременно командующий и военный комиссар военного столичного округа и др.»[iii]
Когда Китай напал на Вьетнам в феврале 1979 года, мы наши встречи не отложили ни разу. Донг Ши Нгуен приезжал в военной форме с ромбами генерал-лейтенанта на отложном воротнике. Только порядок встреч во время войны несколько изменился. До начала недельных плановых совещаний он приглашал меня в комнату одного, доставал карту боевых действий и через своего офицера-переводчика рассказывал о положении на фронтах и показывал последнюю оперативную обстановку. Жирные синие и красные стрелы указывали направление ударов китайских и вьетнамских частей. Кровопролитные бои шли не только в северной части страны, но и в наркотическом «золотом треугольнике» на границе Кампучии, Таиланда и Лаоса.
Так мы ездили на встречи друг с другом больше года. Потом он стал министром строительства, затем заместителем премьер-министра.
Когда его назначили министром строительства, по его приглашению мы с ним встретились в Ханое. Было видно, что ему, так же, как и мне, было жаль, что наши встречи на Бим Шоне завершились. Закончился самый важный этап строительства цементного завода. То был особый период доверительных деловых отношений, направленных на решение одной из важнейших тогда для Вьетнама задач, с которой сообща нам удалось успешно справиться.
Мы тепло попрощались. Он дважды сказал, а переводчик дважды повторил его слова:
– Если Вам понадобится моя помощь, прошу обращаться ко мне в любое время суток. Как меня найти, Вы знаете.
Я не злоупотреблял его добротой, но один раз в серьёзной ситуации пришлось прибегнуть к его помощи. Не ночью, но поздним вечером. Донг Ши Нгуен тогда занимал уже должность заместителя премьера. Помог быстро и чётко.
Предпоследний раз мы с ним виделись на Бим Шоне, когда он приезжал вместе с патриархом вьетнамских революций и войн Фам Ван Донгом, соратником первого президента Вьетнама Хо Ши Мина. Вспомнилось, что я ещё в детстве читал, как Фам Ван Донга и его товарищей французы пытали на острове Кондор.
Фам Ван Донг в чёрном, из жёсткого сукна, френче. Бережно я взял его под руку и показал стройку с высокой точки. Детство, пытки, остров, французы, жара, Вьетнам, цементный завод, старенький революционер… Чудеса, да и только!
В ранге заместителя премьер-министра Донг Ши Нгуен пришёл на приём, который давали министерство строительства и министерство транспорта Вьетнама по поводу моего окончательного отъезда в Москву. В прощальном тосте он, поблагодарив за работу, официально обратился к торгпреду с просьбой продлить мою командировку ещё на один год, чтобы вместе пустить цементный завод. Вручил медаль, сердечно обнял и уехал. На ухо, по секрету, его переводчик, знакомый по еженедельным встречам офицер, мне шепнул: «Генерал сказал, что если вы останетесь и пустите Бим Шон, то он выйдет с предложением в Политбюро ЦК Компартии Вьетнама о присвоении Вам звания Герой Труда Вьетнама».
Цементный завод пускали без меня, оставаться ещё на год я не стал. И секретарь парткома посольства достал своим «руководством», и по сынку соскучился. После пуска завода сменщик прислал мне в Москву в специальном праздничном пакетике первый цемент Бим Шона.
Цементный завод работает до сих пор. Датчане попробовали неподалёку свой заводик поставить, но о нём ничего не слышно. А наш молотит. Зря, что ли, завод построен с учётом снеговой нагрузки и возможного землетрясения в восемь баллов?
[ii] О В.М. Абрамове рассказ «Классик»
[iii] Журнал «Вьетнам», 2009, № 5